Что ты ноешь, брюзжишь? Мы же знаем сколько в тебе оптимизма. Не расслабляйся, соберись. Больше движения, не валяйся, как старый валенок, пару которого уже выкинули на помойку.
И учти, ты не мог не запомнить, я не смогу ухаживать за тобой, если ты завалишься. Ты слишком тяжёл, а я слабая женщина.
Да я помню, не помню только тысячу или сто раз отрекались от меня, знаю только петух не кричал и это не было раннее утро, когда сознание только возвращается к людям. Я ничего не могу приказать своей ноге – она уже живёт своей жизнью, не моей. Я не могу угадать, когда она будет болеть и когда милостиво успокоится. Я надеюсь, что она прохромает со мной до могилы. Я согласен терпеть её адский огонь. Я приму как своих гостей, червей, которые она захочет завести.
Уже два года я живу я живу не только с хромой ногой, но с хромой душой. Она постоянно пытается взлетать, ищет крохи улучшения, строит планы. Но все приходит снова на мой круг – изувеченный круг. Изувеченный спотыканиями на пустом месте, топтанием от невозможности сделать первый шаг и благодарных падений на кровать при последнем.
Я чем-то прогневил Господа и Он как кошка играет со мной, старой слабой мышью. У меня действительно не осталось сил. Я слезлив и у меня нечет из носу, когда я ем. Знаю, это отвратительно всем, но, наверное, все-таки больше всех мне. Я сильно исхудал – кожа висит на мне как старый костюм, который одели, когда уже ничего лучше не нашлось. Я всегда говорил своей бедной матери – не волнуйся твой быстрый архар, сделает это. Какой архар. Больше всего я напоминаю себе суставчатого жука. У меня появились новые ноги – мои костыли, которые я раскидываю в неудобных для всех местах. Ты нас всех сделаешь хромыми. Я полностью теперь оценил гениальность Кафки. Да и не только его. В берлинском музее я увидел египетскую скульптуру- человека-скарабея. Я был потрясён изысканностью древнего сознания, которому были по плечу любые абстракции, но чувство прекрасного настолько владело ими, что они никогда не концентрировались на них. Да теперь я существо абстрактное, выпавшее из превосходных вещей настоящей жизни.
Но мы ведь все делаем для тебя, прекрасно кормим, даём чистое бельё, вытираем и убираем. Но что может подать человек человеку, кроме милосердия. Мне и это выпадает. В минуты затишья, когда она устаёт играть, хотя это бывает редко, ко мне приходит внучка. Она плачет, вспоминает, как мы катались на велосипедах. Дедушка неужели мы с тобой никогда больше не поедем кататься? Я как могу утешаю её, бодрюсь. Успокойся я не собираюсь умирать у нас с тобой ещё будут праздники. Я же обещал тебе сделать колесо Фортуны. Мы вместе будем играть в него. Послушай, я даже придумал его сделать так, что при запуске будет открываться занавес, скорее просто занавесочка. А когда оно начнёт замедляться, занавеска закроется. Но что будет там, занавеской, как перетасуют нашу судьбу – мы этого не узнаем.