Связь со ВГИКом у меня возникла благодаря Татьяне Ивановне Криволуцкой – жене брата моей жены (не знаю, как это будет по-русски, вечно путаю свёкору с деревом).
Она была прелестная женщина. К сожалению, в 2020 году она скоропостижно умерла, открыв счёт жертвам Ковида.
В молодости она была внешне двойником Татьяны Дорониной, да и завали ее также(!), и знаменитая актриса, наверное, могла бы взять её к себе на работу, например, чтобы отделываться от назойливых поклонников.
Татьяна Ивановна в своей жизни многим сделала добро – правильно ориентировала абитуриентов, которые готовились поступать во ВГИК, давала грамотные советы.
Я даже шутил, что посёлок Электроугли, где она жила, должен быть переименован в Угливуд.
Вот и моя приёмная дочь естественно тоже туда поступила, приписав этот факт своей биографии исключительно собственной гениальности, и постаравшись твёрдо забыть о благодарности бедной Татьяне Ивановне, которая, как и всегда сыграла основную роль, правильно её сориентировав. Она довольно быстро стала заведующей кафедрой звукорежиссуры.
Профессия звукорежиссёра – это попытка отсрочить выбор, который приходится делать каждому человеку, когда он думает о том, кем он станет. Ведь перед каждым возникает некая развилка – камень, на котором написано, куда он может идти и чем он будет заниматься в этой жизни: станет он гуманитарием или «технарем». А возможность получить профессию звукорежиссёра снимает необходимость такого решения, потому что, окончив факультет, можно идти в чистые гуманитарии, например, став кинокритиком или, наоборот, заниматься сугубо технической деятельностью. Ведь звукорежиссура – это бесконечные приборы, генераторы, звуковые карты в компьютер – жуткое поле деятельности, заваленное сплошной техникой, будь она неладна. Но зато на этом пути можно получить сладкую конфетку популярности: полюбоваться собственной фамилией в титрах, родители в захлёб будут оповещать знакомых и незнакомых, что их чудо-ребёнок участвовал в съёмках и успех фильма (если он, вдруг, будет) полностью зависит от умелых ручонок их «дитяти». И недаром Голливуд назван «Фабрикой Грёз», а что в жизни прекраснее грёз! И для этих, погруженных в наркоз будущей славы созданий, я стал преподавать физику. Это было очень непросто и именно потому, что, конечно, подготовка этих студентов заставляла «желать лучшего» (поприща для физика) – большинство из них окончили музыкальный колледж или среднюю школу, с физикой с удовольствием уже там распрощались и постарались забыть о ней навсегда. И тут, как статуя командора, возник я со своими физическими законами, ненужными объяснениями, почему всё так происходит в природе, сказками о движущихся электронах и напряжением, вызывающим у них только душевное напряжение. Конечно, им было непросто, но большинство из них было интеллектуалами, и усилиями мозга они преодолевали естественное отвращение к естественным наукам. Я знаю много случаев, когда «цыплёнок» звукорежиссуры на моих глазах становился «орлёнком». Была, например, замечательная девочка по фамилии Королева из Консерватории в Тюмени. Она когда-то переиграла руку, но упорство и страсть к познанию и самосовершенствованию сохранила. На первых занятиях, когда она встретилась с физикой, она задавала такие нелепые (но интересные) вопросы, от которых вся группа практически лежала от хохота, а потом она, в общем и целом, во всём разобралась и стала практически одной из моих лучших студенток. Конечно, ей не под силу было сравниться с Олей Соловьёвой, которая с блеском рассчитывала цепи переменного тока и шутя строила векторные диаграммы, а потом окончательно добила меня, когда изобрела сама структурный анализ схем. Со мной-то ей вдвойне было легче справиться, поскольку она ко всему ещё была невероятно красивой девушкой – пусть будет стыдно тому, кто найдёт в моем восхищении что-то дурное. Отвлекаясь от темы, могу сказать, что для девушки нет более коварного дара Бога, как быть красивой и умной. Ей сопутствует Дар Нелюбви – дурак поймёт, что ей не нужен его «Ум», которым он так гордится, а Умный, насмотревшись на неё, однажды ужаснётся своему изображению в зеркале.
Тем не менее, паровоз преподавания (вы уже слышите, как он трогается) полетел понемножку, подгоняемый слегка моим чтением стихов – я ведь тоже имел право на простые удовольствия! Мои дети (как непередаваемо говорил Евстигнеев) были гуманитариями и конечно с радостью слушали стихи. Мне приятно было их познакомить с ранней (и очень свежей тогда) Верой Инбер. Хорошо на нашу ситуацию с изучением физики ложилось её стихотворение про рыжего мальчика-рекламу, которое начинается так: «Бывают на свете несчастные дети…».
И вот мы дошли до электрического колебательного контура. Я привычным движением нарисовал конденсатор и индуктивность с резистором – хорошую модель для реальной катушечки. Со столь же уверенным видом я дальше нарисовал красивые резонансные кривые – этакие Монбланы с крутыми склонами. И вдруг, в этот момент я понял, что нарисовал чушь. В случае, когда сопротивление резистора будет достаточно высоко, Монбланы исчезнут и превратятся в горки с вершиной в начале координат. Наверное, для горнолыжников (особенно для начинающих) простые горки притягательнее, но бедная физика начала метаться не зная, что предпочесть. Позорно завершив свою лекцию, я неожиданно услышал голос Бога или Интернета, а именно студента Севостьянова: «Николай Андреевич – что-то тут не так».
На основной работе я любил программировать и мне ничего не стоило построить зависимость модуля комплексного сопротивления от частоты. И вдруг, на экране появилось что-то невиданное – все горки и Монбланы сходились в одной единственной точке. Конечно, я написал статью с двумя соавторами, моей генетической дочерью, которой я думал она будет полезна (потом выяснится, что она ей также не нужна, как и я сам) и громоподобным студентом Севостьяновым. Продвигаясь дальше, я нашёл механический аналог этого явления и опубликовал статью в «Электронном журнале Технической Акустики». Потом нашёл тот же призрак и для последовательного контура – короче развлекал себя, как мог. Меня особенно возбуждал факт, что это явление не захотело появиться ни в одном учебнике физики и электротехники – жутко капризное явление! При том, если собрать все книги подобного рода то, наверное, получится громадная библиотека, которая может быть отделением Ленинки, куда я захаживал в молодости. Пытался обращаться к заведующим кафедрами электротехники и радиотехники, но всегда слышал одно и то же: это точно где-то напечатано и никому (наверное, в первую очередь им) не интересно. Один из сотрудников на моей главной работе мне довольно ядовито сказал: «По-моему ты сам превращаешься в контур.» Я устыдился – мне не захотелось менять своё любимое имя: Николай Андреевич на Контур Андреевич. Николай все-таки благозвучнее! На этом все и кончилось, но потом возникло снова, но это уже «другая пластинка», как говорила Анна Андреевна Ахматова.
Прилагается статья, где в ссылках содержится все, что мною написано на эту тему.
